Тут он сунул в рот очередную сигарету (девятую за вечер, я считал), и выяснилось, что у него кончились спички.
- Давай-ка, браток, перепихнемся по-голландски,- сказал он мне.
Выражение это мне было незнакомо и, возможно, оскорбительно, поэтому я не ответил. Оливер наклонился ко мне, вынул у меня из пальцев курящуюся
сигарету, стряхнул пепел, раздул докрасна кончик и прикурил свою сигарету от моей. В том, как он все это проделал, было что-то отвратительное.
- Это и называется, браток, перепихнуться по-голландски, пояснил он с наглой, омерзительной ухмылкой.
И тут я решил, что с меня довольно. Еще и "браток" вдобавок. Я встал и
спросил:
- Оливер, а ты целоваться по-эдинбургски никогда не пробовал?
Он, очевидно, решил, что мы обсуждаем новые выражения, и может быть, даже подумал, что я даю ему совет, как обращаться в постели с моей женой.
- Не пробовал, - ответил он, оживившись. - Я в столице скоттов не
бывал.
- Я тебе покажу.
Я встал и показал рукой, чтобы он тоже поднялся. Он встал рядом, покачиваясь. Я взял его за грудки и заглянул ему в лицо, в страшное, потное
лицо того, кто ... мою жену. Когда? Когда последний раз? Вчера? Третьего дня?
- А вот это поцелуй по-эдинбургски, - сказал я и с силой боднул его головой прямо в лицо. Он опрокинулся навзничь, сначала вроде как полусмеясь,
будто я собирался ему что-то показать, но не вышло. Потом, убедившись, что это не ошибка, он удрал. Он вообще-то нельзя сказать, что такой уж
бесстрашный кулачный боец, наш Оливер. Точнее сказать, он просто отчаянный трус. В кабак рискует зайти, только если там дамский вечер, если вы знаете,
что это такое. Он объясняет, что у него отвращение к физичеческому насилию из-за того, что его в детстве папаша бил. Чем, интересно? Свернутой в
трубочку газеткой?
- Давай-ка, браток, перепихнемся по-голландски,- сказал он мне.
Выражение это мне было незнакомо и, возможно, оскорбительно, поэтому я не ответил. Оливер наклонился ко мне, вынул у меня из пальцев курящуюся
сигарету, стряхнул пепел, раздул докрасна кончик и прикурил свою сигарету от моей. В том, как он все это проделал, было что-то отвратительное.
- Это и называется, браток, перепихнуться по-голландски, пояснил он с наглой, омерзительной ухмылкой.
И тут я решил, что с меня довольно. Еще и "браток" вдобавок. Я встал и
спросил:
- Оливер, а ты целоваться по-эдинбургски никогда не пробовал?
Он, очевидно, решил, что мы обсуждаем новые выражения, и может быть, даже подумал, что я даю ему совет, как обращаться в постели с моей женой.
- Не пробовал, - ответил он, оживившись. - Я в столице скоттов не
бывал.
- Я тебе покажу.
Я встал и показал рукой, чтобы он тоже поднялся. Он встал рядом, покачиваясь. Я взял его за грудки и заглянул ему в лицо, в страшное, потное
лицо того, кто ... мою жену. Когда? Когда последний раз? Вчера? Третьего дня?
- А вот это поцелуй по-эдинбургски, - сказал я и с силой боднул его головой прямо в лицо. Он опрокинулся навзничь, сначала вроде как полусмеясь,
будто я собирался ему что-то показать, но не вышло. Потом, убедившись, что это не ошибка, он удрал. Он вообще-то нельзя сказать, что такой уж
бесстрашный кулачный боец, наш Оливер. Точнее сказать, он просто отчаянный трус. В кабак рискует зайти, только если там дамский вечер, если вы знаете,
что это такое. Он объясняет, что у него отвращение к физичеческому насилию из-за того, что его в детстве папаша бил. Чем, интересно? Свернутой в
трубочку газеткой?
перепихнемся по-голландски
вот уж не знал что это так называется. хотя в подобном способе прикуривания нет ничего особо мерзкого, какая разница от чего раскурить сигарету.
а в целом ничего мерзкого нет
да кэп, я смог дочитать до конца. это было не легко, на моём пути стояло плохое знание русского алфавита и прочие трудности, но я их преодолел.